в начало

Колено XIX

(Середина XX века – первая треть ХХI века)

ОТЕЦ: ХVIII-24/16. Дмитрий Александрович

XIX-19/24

Владимир Дмитриевич


ДЕТИ: ХX -6/19. Денис Владимирович

Никак не думал, что мне будет гораздо труднее рассказывать о своей собственной жизни, чем о жизни людей, живших несколько веков назад. Точно так же мне трудно говорить и о моих двух братьях, которых я попросил под-готовить для меня некоторые даты и уточнения относи-тельно их жизни, а также о жизни их жен, детей и внуков.

Что же касается меня, то я попытаюсь рассказать о своей жизни, прекрасно понимая при этом, что мой рассказ будет отличаться от рассказов о жизни моих предков, поскольку мне будет нелегко ограничиться простым пере-числением дат и фактов. Поэтому я прошу тех, у кого хватит терпения читать сей труд, быть по возможности снисходительными и не упрекать меня за отклонения от простой, классической биографии.

Родился я 18.12.1941 г. в г. Бяла-Слатина Врацской об-ласти, Болгария. Рождение было зарегистрировано 24.12. 1941 г. в реестре записи рождений Бяло-Слатинской общины в присутствии свидетелей: Михала Костова Кратунско-го и Лазаря Михайлова Панкова. Этот город насчитывал в то время около 8000 жителей. А оказались мы в нем, так как мой отец был туда назначен учителем немецкого языка в местной школе в результате событий, о которых я расска-зал выше, в главе, посвященной моим родителям. Разуме-ется, я ничего не помню о нашей жизни в Бяла-Слатина так как мы прожили там всего один год, после чего мой отец был переведен в Пловдив, где он преподавал до 1945 года, когда он получил новое назначение в Софию. Из Пловдивской жизни я помню только о рождении в 1945 году моего брата Игоря (XIX-20-24) и о французских монахинях, которые оказали большую помощь моим родителям и благодарность к которым они сохранили на всю жизнь.
В руках моего отца Бяла-Слатина, 1942 год Читать в 1944 году я, конечно же, еще не умел. Пловдив

В Софии я стал учиться в «маленькой школе» (эквива-лент начальной школы) при французской дипломатичес-кой миссии, в которой учителями, вернее учительницами, были также католический монахини. Совершенно не буду-чи воспитан в уважении к религии (мой отец, сколько я его помню, всегда был атеистом), я сохранил в памяти, что был часто наказан и проводил часы за доской, смеша моих одноклассников своими кривляниями. Маму это, разумеется, огорчало, а папа, как мне казалось, был скорее доволен.

Очень скоро, уже в 1950 году, в Софии открылась советская школа, и я был записан в нее среди первых. Большинство учителей этой школы были присланы Москвой, но были у нас и несколько учителей-болгар, преподавав-ших, помнится, болгарский и английский языки. С боль-шим теплом я вспоминаю моих советских учителей: Татья-ну Савельевну Хватову, преподававшую географию и при-вившую нам любовь к этому предмету и к путешествиям. Она организовала для нас географический кружок, соби-равшийся один-два раза в неделю, и каждый член кружка готовил доклад о выдающихся путешественниках и о вели-ких географических открытиях. Помню, с каким увлечени-ем я готовил доклад о русском путешественнике Н. Мик-лухо-Маклае. Думаю, что именно Татьяне Савельевне я обязан своей любовью к чтению книг о путешествиях, да и вообще к путешествиям. Другой нашей любимой учитель-ницей, преподававшей биологию и бывшей заодно и на-шим классным руководителем, была Евгения Тимофеевна Назарова. Весь класс обожал ее. Она рассказывала нам о Советском Союзе, о Москве, и мы буквально упивались ее словами. К сожалению, через несколько лет этих женщин заменили на новых, и они уехали обратно в Москву. Мы очень сожалели о них. И какова была наша радость, когда в начале 1954-1955-го учебного года каждый ученик нашего класса получил по почте открытку с видом Москвы и с приветливым и очень личным посланием. Разумеется, при-ехав в Москву, я навестил моих любимых учительниц и, смею думать, радость от встречи была обоюдной.

Надо сказать, что моей мечтой, так же, как и мечтой моего отца, было «возвращение» в Советский Союз. Папа часто и много говорил нам об этой стране, где все, по его словам, было замечательно, где люди были существами со-вершенными, не имевшими недостатков. Он искренне в это верил. И я тоже.
Дом на софийской улице Авиценны, в котором мы прожили десять лет. Фото Верены Ошаниной. 2018 год

В Софии мы снимали квартиру на улице Цибра (пере-именованной позднее в улицу Авиценны), в спокойном квартале, несмотря на его расположение в центре города. Мы проводили с друзьями много времени на улице, играя в индейцев и апачей. В саду за нашим домом происходили настоящие бои между «цибрийцами», мальчишек с нашей улицы, и «тракийцами», мальчиками с параллельной ули-цы Тракия. Временами эти бои были достаточно жестки-ми, и я часто возвращался домой с разорванными брюками и текущей из носа кровью. Все еще вижу маму, зашивающую мою одежду, используя вместо ниток свои собствен-ные волосы, что делало штопку невидимой.

С самого детского возраста мои братья и я говорили на трех языках: с папой по-русски, с мамой – по-французски, а по-болгарски – вне дома, никогда не путая языки. Между собой родители говорили всегда по-французски. В связи с этим вспоминается довольно комичный случай. В 1946 го-ду мама повезла нас, меня и годовалого Игоря, в Амьен, в гости к бабушке и дедушке, которых мы никогда не ви-дели – не следует забывать, что подобные путешествия в годы войны были невозможны. Мы провели в Амьене два месяца незабываемых каникул. Возвратились мы в Софию на поезде, где нас на вокзале встречал папа, и тут я отдал себе отчет в том, что полностью забыл русский язык и на все, что говорил папа, в растерянности отвечал: по-фран-цузски: «Я ничего не понимаю». Слава Богу, и русский и болгарский языки восстановились у меня через несколько дней...

Летом 1955 года папина мечта (и, соответственно, моя) осуществилась. Все пятеро мы уехали из Софии в Совет-ский Союз. О том, как это стало возможным, я уже рассказал выше. Напомню только, что условием для возвращения эмигрантов на родину была отправка их на целинные и за-лежные земли для участия в подъеме сельского хозяйства, которому в то время сильно не доставало рабочих рук.

Так мы оказались в мясо-молочном совхозе в Ростов-ской области, на железнодорожной станции с устрашающим названием «Злодейская». Через несколько дней после прибытия мой брат Игорь и я отправились на занятия в нашу первую советскую школу. Не успели мы привыкнуть к новым учителям, как нам было объявлено, что занятия на время прекращаются и нам предстоит всем классом рабо-тать в поле. Увозили нас туда рано утром на грузовике и нам предстояло проходить цепочками за комбайном и срывать кукурузные початки, которые машине не удава-лось собрать. Работа мне нравилась, даже если через нес-колько часов работы мои руки покрывались болезненными трещинами, в отличие от моих однослассников, привык-ших к полевым работам. По вечерам, по возвращении в де-ревню, нас подводили к гуртам арбузов, которые мы могли уносить домой в неограниченных количествах. Надо ска-зать, что больше двух за один раз унести не удавалось. С какой гордостью я приносил домой эти заработанные честным трудом дары природы, даже если по вкусу они больше напоминали огурцы. Не надо забывать, что прие-хали мы из Болгарии, славившейся своими сладкими и соч-ными фруктами.

В совхозе у меня быстро появились друзья, которые любезно старались приобщить меня к местной жизни. Вечерами я часто бывал у них, и они заводили патефон и знакомили меня с русскими песнями, которые я до того не знал: дома, в Софии, мы слушали классическую музыку. Так я узнал и полюбил песни в исполнении Марка Бер-неса, Леонида Утесова, Клавдии Шульженко.

Наша жизнь на селе продлилась недолго. Уже перед новым годом папа получил работу в Москве, в Институте психологии Академии педагогических наук. Какое-то вре-мя мы прожили в съемном доме в подмосковном поселке Удельная, но уже через несколько месяцев переехали в трехкомнатную квартиру только что выстроенного дома на проспекте Мира. И только немного позже, побывав до-ма у новых друзей, я понял, как нам повезло. Ведь боль-шинство москвичей жили в то время в коммунальных квар-тирах, которые они делили с соседями. Некоторые из них занимали одну комнату с родителями, бабушками и деду-шками, братьями и сестрами, пользовались сообща с сосе-дями одной кухней, одним туалетом, одной ванной (если таковая вообще имелась). Нетрудно догадаться, что подоб-ная стесненность часто вызывала огромные проблемы, но видел я и коммунальные квартиры, в которых все жили по-семейному, сообща отмечали праздники, делили и радости и горе.
На школьных вечерах с некоторым успехом исполнял песни Ива Монтана на французском языке

Я продолжил учебу в 7-ом классе районной школы, не оставившей в моей памяти неизгладимого следа, если не считать того, что здесь я познакомился с тем, кто стал моим лучшим другом на всю жизнь. И даже сейчас, когда нас с Валерой отделяют тысячи километров, мы поддерживаем постоянную связь.

В школе я быстро понял, что, в отличие от моих бра-тьев, я не испытывал никаких теплых чувств к некоторым предметам, таким как математика, физика, химия. Зато я очень увлекался литературой, географией, историей, по которым у меня всегда были хорошие результаты. Думаю, что мои учителя по первым трем предметам поняли мой выбор и ставили мне «удовлетворительные» оценки лишь по доброте душевной. Вообще, в школе я пользовался оп-ределенной популярностью, в частности из-за моего стату-са «француза». На школьных вечерах я с успехом исполнял под аккомпанемент Валеры очень популярные в то время песни из репертуара Ива Монтана.

В средней школе я увлекся туризмом. Наша учитель-ница географии Ангелина Даниловна организовала турис-тскую группу, с которой почти каждые субботу-воскресе-нье мы отправлялись в пешие походы по Подмосковью, где еще существовали довольно дикие уголки и где можно было почти всюду поставить палатки, разжечь костер, при-готовить еду, а потом почти до утра петь «туристические» песни.

Аттестат зрелости я получил в 1959 году. К великому огорчению родителей, не имея никакого желания продол-жать учебу, я отправился с группой, состоящей из мальчи-ков и девочек на год моложе меня, в длительный месячный поход по Закарпатью, что дало мне возможность узнать этот необыкновенно красивый край, но лишило меня воз-можности поступать в институт или университет.

По возвращении я поступил на работу в Государствен-ный музей изобразительных искусств им. Пушкина благо-даря маме, которая давала уроки французского языка со-трудникам – хранителям, специалистам по западно-евро-пейскому и античному искусству.


Государственный музей изобразительных искусств им. Пушкина. Москва

Должность, которую я занимал называлась «старший хранитель залов». В действительности же, моя работа зак-лючалась в развешивании и съеме картин, в их переноске, в их упаковке перед отправкой на выставки в другие стра-ны. Учил меня всем этим премудростям дядя Вася Симо-нов, всеми уважаемый большой специалист этого дела. Ра-бота моя требовала огромной осторожности и была очень ответственна, поскольку речь шла о картинах стоимостью зачастую в несколько миллионов долларов. Малейшие ца-рапина, удар были бы настоящей катастрофой. Ведь речь шла о бесценных произведениях Рембрандта, Рафаеля, Моне и иже с ними. Некоторые картины, такие как полот-на Ван-Гога, требовали особого внимания в обращении с ними из-за толщины мазков: любой удар мог вызвать осы-пание краски с холста.

Работа моя давала мне возможность беспрепятственно проникать в многочисленные хранилища музея и мне до-водилось регулярно рассматривать на стеллажах произве-дения Кандинского, Малевича, Шагала и многих других художников, которые в то время были «под запретом» и недоступны для советской публики. Доступ к ним был ог-раничен даже для многих сотрудников музея.

Мне никогда не забыть людей, работавших тогда в му-зее. Все они, начиная с бабушек, «охранявших» выставоч-ные залы, и кончая заведующими различных отделов, глав-ным хранителем музея А. А. Губером, его заместителем Н. Е. Элиасберг, И. А. Антоновой, Р. И. Рубинштейн и многи-ми другими выдающимися искусствоведами, заведующим реставрационными мастерскими С. С. Чураковым, дирек-тором музея Б. Р. Виппером, были людьми высочайшей культуры, полными самопожертвования в своей работе. Отношения между ними, независимо от занимаемого ран-га, были дружескими, почти семейными.

Часто крупные специалисты в области искусства при-водили в залы музея своих студентов, чтобы поговорить с ними о том или другом произведении. Мы, особенно моло-дые сотрудники музея, не упускали возможности, как толь-ко выдавалось свободное время, присоединиться к слуша-телям. Это было незабываемо! Помню, в частности, беседы академика М. В. Алпатова, выдающегося специалиста по искусству итальянского Возрождения. Он останавливался у какой-нибудь картины Леонардо да Винчи или Каравад-жо, предлагал студентам расположиться прямо на полу и часами говорил об одном произведении, имитируя позы персонажей картины, придавая своему лицу черты муж-чин и женщин, изображенных на холсте, мастерски играя голосом. И мы все буквально влюблялись в висящую перед нами картину...

В помещениях музея царила атмосфера, которую мне никогда больше не приходилось видеть в других местах. Работавшие в нем сотрудники были людьми исключитель-ными. Надо заметить, что зарплату, которую они получа-ли, можно назвать символической и что единственное, что их удерживало в музее, это любовь к искусству и царив-ший в музее несравненный микроклимат.

Не следует забывать, что в то время советские люди редко выезжали за пределы страны. Помню одну из дам, работавших в отделе античного искусства (звали ее, если не ошибаюсь, Татьяна Алексеевна Смирнова), автора мно-гочисленных монографий, посвященных древнегреческой скульптуре, переведенных на десятки языков, почетного доктора многих университетов мира, которая никогда не была ни в Греции, ни в какой другой стране. Сегодня в это трудно поверить. И только позднее мне довелось узнать, что многие из сотруников музея провели годы в сталин-ских лагерях и вышли из них совсем недавно, после 1953 года. Они избегали разговоров об этом, даже после своей реабилитации в 1956 году. В отделе нумизматики работал довольно пожилой армянский специалист, Мкртыч Вага-нович Дурукянц, сказавший мне однажды, что он «отси-дел» пятнадцать лет. По неосторожности я спросил его «За что?». И тогда, не желая долго распространяться на эту тему, он с горькой улыбкой ответил мне: «За мои иници-алы». Действительно, буквы М, В и Д (первые буквы его имени, отчества и фамилии) составляли зловещую абреви-атуру Министерства внутренних дел.

С годами мне довелось познакомиться со многими людьми, прошедшими через сталинские лагеря и смог убедиться, что все они, или почти все, старались избегать разговоров о том времени, о страданиях и унижениях, ко-торым они подверглись.

К сожалению, проработал я в ГМИИ им. Пушкина немногим меньше года, поскольку летом 1960 года был призван в Советскую армию. Должен сказать, что в отли-чие от моих родителей я отнесся к этому спокойно. В Со-ветском Союзе к этому времени я прожил всего пять лет и возможность «узнать жизнь» во всех ее проявлениях не страшила меня. Как раз наоборот... И мне было непонятно, почему мои бывшие одноклассники делали все возможное, чтобы «откосить» от армии. Некоторые из них выбрали для учебы ВУЗы, имеющие военные кафедры, что освобо-ждало их от действительной военной службы, другие до-бились освобождения от призыва в армию по причине бо-лее или менеее реальных болезней. «Блат» и деньги позво-ляли добиться многого.


В то время обязательная военная служба длилась три года (четыре года в военно-морском флоте). Но это никак не означало, что новобранец покидал родной дом на 3 х 365 дней. Что касается меня, то военную форму я надел в июле 1960 года, а демобилизован я был в конце декабря 1963 года. Таким образом, я прослужил я в армии без малого три с половиной года. Карантин (учеба перед приня-тием воинской присяги) прошел для меня в Окружном полку связи в Риге, столице Латвии. На увольнения мы, «салаги», права не имели, так что познакомиться с этим городом, столь отличным от русских городов, возможности не было. Раз в неделю, по субботам, нас водили строем в баню и по пути мы претерпевали оскорбления и даже забрасывания камнями со стороны молодых латышей с голубыми студенческими фуражечками на голове. Люди постарше молча провожали нас взглядом, но это не ме-шало нам видеть, что считают они нас оккупантами. Имен-но здесь я впервые стал отдавать себе отчет в том, что такое та самая «дружба народов», о которой, не переставая, гово-рили по радио и в газетах.

Наш полк был высокотехничным для своего времени и сверхзасекреченным, так что, имея мать-француженку и прожив большую часть моей жизни за границей, не стоило удивляться, что по окончании карантина меня и еще нес-колько «неугодных» отправили в Калининград (бывший Кенигсберг в Восточной Пруссии) в 169-й мотострелковый полк.

С первого же момента пребывания в этом полку я ощутил разницу между этими двумя полками: полком свя-зи и мотострелковым полком. Первый можно было считать «элитным», а второй – подразделением низшего уровня. Это ощущалось во всем: в качестве пищи, постельных при-надлежностей в казармах, в манере обращаться офицеров и сержантов с солдатами, особенно с «салагами», которыми мы были.

Через несколько дней после нашего прибытия в этот мотострелковый (попросту говоря «пехотный») полк состо-ялась церемония принятия воинской присяги, сначала ее торжественная часть с оркестром, официальными речами, обещаниями пожертвовать жизнью, если этого потребует Родина, и праздничным обедом с микроскопическими ку-сочками мяса к каше и двойной дозой сахара к чаю.

А вечером, после отбоя, когда в казармах не оставалось ни одного офицера, мы были предоставлены произволу «стариков» – военнослужащих второго и третьего года для прохождения так называемой «солдатской» присяги. Тер-мин несколько слабоватый для обозначения того ужаса, ко-торому подвергались все «салаги». Своего рода физическая и моральная экзекуция, описать которую у меня до сих пор не хватает духа. Традиция эта, бывшая в ходу в те годы (да и гораздо позднее, в рамках так называемой «дедовщи-ны»), нередко приводила к самоубийству молодых солдат с еще не окрепшей психикой. В 1960 году в моем полку пос-ле «солдатской присяги» эта участь постигла трех парней, с которыми я не успел еще как следует познакомиться. В следующие три года этот ужас неизменно повторялся. Что касается меня, то своим «спасением» я обязан трем старо-служащим москвичам, Андрею Оранскому, Евгению Лиси-цыну и Валерию Шимбергу, которые, не имея никакой возможности огородить меня от этой «процедуры», увели меня после нее в какой-то укромный уголок и прогово-рили со мной о всякой всячине до самого рассвета, с тем чтобы предотвратить зарождение во мне темных мыслей. Я навсегда останусь благодарным этим ребятам и сам посту-пал таким же образом с новобранцами в последующие го-ды, вплоть до моей демобилизации.

Вместе с тем я убежден, даже если это может показать-ся нелогичным, что служба в советской армии была для меня прекрасной «школой жизни». Более чем за три года в контакте с людьми самого разного рода, в большинстве случаев сильно отличавшихся от тех, кого я знал в Москве, я научился их понимать, разговаривать с ними и часто на-ходить в них немалые достоинства. В моем пехотном полку я был редким солдатом, имевшим среднее образование, в то время как большинство моих однополчан закончили се-милетку, а то и начальную школу. Служили со мной, коне-чно же, русские, но также и украинцы, белорусы, выходцы из республик Средней Азии (казахи, узбеки, таджики), много кавказцев (грузин, армян и азербайджанцев). Мне довелось подружиться с литовцами из моего полка, нахож-дение которых в Калининграде можно считать ненормальным: по действовавшим в том время правилам новобран-цев отправляли для прохождения службы подальше от до-ма (очевидно для того, чтобы избежать самоволок). Кали-нинград же находился в некольких сотнях километров от прибалтийских республик. Но, как известно, правила для того и существуют, чтобы нарушать их...

Гораздо позже, когда во Франции я преподавал в под-готовительных классах парижского лицея Генрих IV, мои студенты, намеревавшиеся поступать в высшее военное училище Сен-Сир, зная, что я служил в советской армии, часто расспрашивали меня о «железной дисциплине», ца-рившей в ней. И мне было нелегко заставить их поверить, что в эти годы в советской армии, во всяком случае в пе-хоте, «царил» тот же беспорядок, что и на гражданке.

По прибытии на место нам было сообщено, что наш полк носит гордое название «169-й гвардейский мотострел-ковый полк», но что мы ни в коем случае не могли на-зывать его так за пределами полка. Для посторонних это была «войсковая часть 56256». Именно это было адресом, который указывался родными и друзьями на конвертах с письмами для нас. И вот однажды, когда я уже служил по второму году, меня захотел навестить мой отец, который поехал отдыхать на балтийское побережье. Приехав на ме-сто, он стал расспрашивать прохожих, где точно находится войсковая часть 56256. Никто не смог дать ему ответа на его вопрос, так что папа чуть не пришел к убеждению, что се-креты в советской армии действительно хранятся неукос-нительно. Он уже подумал, что увидеться ему со мной не удастся, но тут он на всякий случай задал свой вопрос местным мальчишкам, которые тут же объяснили папе, что речь идет о 196-м мотострелковом полке, которым коман-дует полковник Гончаренко, и обяснили ему, как пройти на КПП (контрольно-пропускной пункт или, говоря на гражданском языке, проходная). Или вот еще другой при-мер: возвращаясь в полк из увольнения и проходя через КПП, мы должны были предъявить часовому свой воен-ный билет. Часовой, отлично знавший нас, делал вид, что тщательно проверяет соответствие нашей личности доку-менту, что сверяет совпадение фотографии на нем с «ори-гиналом», и только после этого «ритуала» пропускал нас на территорию полка. Вместе с тем... достаточно было пройти метров пятьдесят вдоль ограды, чтобы обнару-жить, что никакой ограды нет (скорее всего, она была кем-то украдена и продана сборщикам металлолома), и пройти на террииторию полка, как в военной форме, так и в граж-данской одежде. Впрочем, этим пользовались местные мальчишки, которые любили гонять в футбол на тщатель-но подстриженном газоне, примыкавшем к военным скла-дам, казармам и проч.
Четырехствольная зенитная пулеметная установка ЗПУ-4

Я не хочу сказать, что так было во всех подразделе-ниях советской армии. Существовали, конечно же, и «элитные» подразделения с железной дисциплиной. Но я, после Риги, служил только в пехоте.

Спустя немногим больше года после прибытия в полк и прослужив это время в мотострелковой (пехотной) роте, меня перевели в зенитный взвод полка, оснащенный че-тырехствольными зенитными пулеметными установками ЗПУ-4. Прослужил я в нем до демобилизации. Служили в этом взводе в основном грузины и армяне, с которыми у нас сложились очень дружеские отношения. По истечении нескольких месяцев, я был назначен командиром этого взвода, поскольку артиллерийские училища перестали го-товить офицеров для этих установок, появившихся еще во время Великой отечественной войны. Действительно, к концу моей службы наши ЗПУшки были переданы ку-бинской армии.

Два раза в год, зимой и летом, мы отправлялись с нашими зенитными установками на стрельбы, которые длились по два месяца. Стрельбище располагалось на бе-регу моря, всего в нескольких километрах от Клайпеды, популярного курорта на Балтике. По вечерам, летом, после упражнений по стрельбе, которые требовали от нас значи-тельных физических усилий, мы купались в море, которое находилось всего в нескольких десятках метров от наших палаток, собирали янтарь, которым был так богат при-брежный песок пустынного пляжа, к которому посторон-ним доступа не было. А когда усталость была такой, что мечталось только о том, чтобы добраться до койки, мои то-варищи доставали свои кавказские музыкальные инструменты (они всегда были при них) и запевали грузинские и армянские песни или начинали танцевать на кончиках пальцев ног, что так хорошо умеют делать кавказцы. Уста-лость пропадала тут же.

Приказ о демобилизации был объявлен в сентябре 1963 года. Однако, в связи с событиями на Кубе нас задер-жали до конца декабря. Для «стариков» это было очень тяжелое время. Мы постоянно находились в напряжении, спали одетыми, расстегнув две верхние пуговицы гимнас-терки, с автоматом под подушкой. И никто не мог пред-видеть, сколько времени это продлится.

К концу года все более или менеее успокоилось и «старики», в том числе и я, были отправлены по домам. Пробыв больше года командиром взвода, демобилизован я был в звании младшего лейтенанта запаса.

По возвращении из армии мне надо было подыски-вать себе работу. Поскольку я совершенно не знал, чем я хотел заниматься, я стал работать на московском заводе «Энергоприбор» в качестве художника-оформителя. Я оче-видно унаследовал от отца умение рисовать, что послужи-ло мне несколько лет после возвращения на «гражданку». Работа на «Энергоприборе» заключалась в изготовлении стендов для различных выставок с описанием характерис-тик производимых заводом приборов, ну и, конечно же (как без этого!), плакатов и лозунгов с приевшимися всем призывами типа «Да здравствует КПСС!», «Слава комму-низму – светлому будущему всего человечества!» и т.д. и т.п., украшавших фасады всех домов, официальных зда-ний, предприятий страны. Разумеется, такая работа меня не удовлетворяла, тем более что оплачивалась она очень плохо.

Тогда я стал просматривать в газетах и на специаль-ных стендах в городе объявления о приеме на работу. Од-но из этих объявлений привлекло мое внимание. Речь шла о работе художника-оформителя в городе Заполярный Мурманской области, в нескольких сотнях километрах к северу от Северного полярного круга и в десятке кило-метров от северной оконечности Норвегии. Название горо-да, о существовании которого я до того и не подозревал, привлекло меня и я позвонил по прилагаемому номеру, не очень-то и надеясь на успех.

Каково же было мое удивление, когда по истечении нескольких дней, меня вызвали в Министерство геологии для беседы с одним из ответственных работников Заполяр-ного, приехавшим в Москву по делам. Я так и не понимаю, на чем было основано его решение предложить мне эту должность, абсолютно не зная, на что я способен. Он рас-сказал мне о городе, которому было менее десяти лет от роду и который насчитывал в то время 6 тысяч жителей. Разумеется, он рассказал мне о преимуществах и льготах, предоставляемых работникам Крайнего Севера. Зарплаты там были гораздо выше, чем в других районах страны, а от-пуска были вдвое длиннее, и т.д.

Разумеется, я не заставил себя долго уговаривать и че-рез месяц, в середине мая, прибыл в Заполярный. Начался новый этап моей жизни, о котором я вспоминаю с чувством огромной ностальгии.

Уезжал я из Москвы в разгар весны, при температуре, доходившей до 15 градусов тепла, и по прибытии на место был немало удивлен, увидев заснеженные город и окружа-ющие сопки при морозе в минус 15 градусов. Разумеется, моя одежда не соответствовала такой погоде и мне приш-лось потратить выданные мне «подъемные» на покупку зим-ней одежды, унтов на собачем меху (пусть простят меня за-щитники животных!). Надо знать, что снег в этих краях держался с сентября по конец мая, а температуры никогда не превышали (даже в июле – самом «теплом» месяце) 12°C. Отрицательные же температуры сохранялись в течение восьми-девяти месяцев, при сильнейших ветрах, усиливаю-щих ощущение холода. В январе и феврале температуры опускались до 30 градусов мороза, что в сравнении с си-бирскими холодами, было вполне приемлемо. Сказывалось влияние Гольфстрима.

Заканчивая разговор об особенностях климата Мур-манской области, не могу не сказать о двух явлениях, свой-ственных Крайнему Северу. Первое – это полярная ночь и полярный день, когда солнце либо совершенно не пока-зывается, либо, наоборот, не скрывается круглые сутки. В Заполярном и полярный день, и полярная ночь длились более двух месяцев. Мне понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к этой особенности: во время полярной ночи мне все время хотелось спать, а в перод полярного дня, наоборот, я не мог заснуть, несмотря на плотные за-навески на окнах. Второе явление относится к северному сиянию, это световое представление, заключающееся в поя-влении в ночном небе расцвеченных всполохов необыкно-венной красоты. Мне случалось часами простаивать у ок-на, не находя возможности оторваться от этого заворажи-вающего спектакля. Несколько лет спустя, зимой, я повез своих московских учеников на Кольский полуостров, в частности для того, чтобы показать им северное сияние. Они до сих пор помнят об этом.
Зимние сугробы в Заполярном Северное сияние над Заполярным

По приезде в Заполярный меня поселили в рабочее общежитие, где в одной комнате со мной жили водители грузовиков, работавшие на никелевых рудниках, посколь-ку основной деятельностью жителей города были добыча и обогащение руды. Тяжелейшая работа в крайне тяжелых экологических условиях. Много лет спустя я прочел в прес-се, что с точки зрения экологии этот район был одним из самых неблагоприятных в стране. Действительно, пагуб-ное влияние на организм выбросов в атмосферу от мест-ного горнообогатительного комбината «Печенганикель» усиливалось за счет нехватки в воздухе кислорода, кото-рого было на 20 процентов ниже нормы. Это явление свой-ственно Крайнему Северу из-за скудости растительности.

Парни, которые делили со мной комнату в общежи-тии, были в прошлом сельскими ребятами, отслужившими в армии и воспользовавшимися возможностью не возвра-щаться в деревню и избежать таким образом нищенской жизни в советских колхозах и совхозах. Так они могли по-могать своим семьям, не имеющим возвожности покинуть свои деревни. Почти все эти парни были очень симпатич-ны и у нас с ними были прекрасные отношения, немотря на сильное различие нашего образования и культурного уровня, который, конечно же, оставлял желать лучшего. В связи с этим, мне хочется вспомнить один эпизод, скорее смешной, который мне кажется очень показательным. Я привез с собой из Москвы несколько граммпластинок с за-писями классической музыки, которую я очень любил, но которая весьма плохо воспринималась моими товарищами («Выключил бы ты эту нудьгу!»). И вот как-то вечером, воз-вращаясь в общежитие из мастерской, где я работал, и подходя к двери нашей комнаты, я услышал тихие-тихие звуки Бетховенской «Лунной сонаты». Один из моих това-рищей слушал потихонечку одну из моих пластинок. Я по-нял, что мне не следовало заставать его врасплох и вызывать тем самым его смущение. Поэтому я на цыпочках удалился и через минуту вернулся, громко топая ногами. Войдя в комнату, я увидел смущенное лицо моего товарища, кото-рый едва успел погасить радиолу и убрать пластинку. Разу-меется, я не стал ничего ему об этом говорить.

На следующий же день после моего приезда в Запо-лярный я приступил к работе. Надо сказать, что на первых порах работа эта не сильно отличалась от того, что мне приходилось делать в Москве, на «Энергоприборе»: пор-треты Ленина или Брежнева, передовиков производства, традиционные пропагандистские плакаты и лозунги и т.д. В городе нас было человек десять, занимавшихся подоб-ным «искусством», каждый в своем углу. В течение первой недели я представился каждому из них. Все они с большим или меньшим умением выполняли свою работу. Из десят-ка коллег двое или трое успешно справлялись с нею. Ос-тальные же... Вспоминается в первую очередь один из них, работа которого заключалась в выполнении больших афиш для новых фильмов, показываемых в местном кино-театре. Для этого он использовал два больших щита, на одном из которых была изображена целующаяся пара, а на втором – мужчина в шляпе, стреляющий из револьвера. Володе (так звали этого горе-художника) оставалось только выбрать ту или другую афишу и заменить старое название фильма на новое. За это он получал свою зарплату, пре-мии и был очень доволен своей жизнью.

Довольно быстро я пришел к выводу, что было бы весьма полезно объединить всех художников в одну «бри-гаду», которой бы поручалась вся оформительская работа, в которой нуждался Заполярный. Представлялось мне это весьма логичным и целесообразным. Оставалось только убедить в этом руководство города. Для начала я погово-рил о своей идее с ответственным деятелем, с которым поз-накомился в Москве и который сказал мне, что подобная мысль уже приходила ему в голову, но что он отказался от нее, будучи уверен, что сами художники на это не пойдут. Он спросил меня, соглашусь ли я поговорить с коллегами, а сам обещал поговорить с директром комбината и треста «Печенганикельстрой» (двумя рельными «хозяевами» За-полярного). Я согласился, не представляя себе, насколько эта задача будет нелегкой. Все прекрасно понимали, что объем работы для каждого из нас значительно увеличится, и что это вряд ли как-то скажется на размере оплаты. Не следует забывать, что это был Советский Союз с его жест-кой экономической, финансовой и юридической системой, не терпящей каких бы то ни было отклонений. И все же после долгих переговоров и споров решение было найдено (выплата нам премий в дополнение к твердой зарплате). Меня официально назначили руководителем этой «брига-ды», негласным главным художником Заполярного. Разу-меется, расстаться с некоторыми коллегами (в частности, с тем самым Володей) не было никакой возможности. Необ-ходимо было считаться с самолюбием каждого и распреде-лять обязанности в соответствии с возможностями каждого. Одни, в том числе и я, взяли на себя создание и разработку новых проектов, другие – их исполнение, а третьим пору-чались вспомогательные задачи, такие как закупка красок, кистей и других необходимых принадлежностей, что в те годы было совсем не легкой задачей. Для этого надо было ездить в Мурманск, а то и в Ленинград или даже в Москву.

На первых порах каждый работал в своей мастерской, но через месяц нам предоставили большой деревянный ба-рак, включающий несколько помещений, которые мы обу-строили и которые позволили нам объединиться, в резуль-тате чего работа наша стала гораздо эффективнее. Единст-венным недостатком новой мастерской была ее удален-ность от города: зимой мы отправлялись на работу, наде-вая снегоступы.

Несмотря на некоторые трудности организационного характера, это объединение было очень полезно для горо-да. Среди самых крупных проектов, которые мы осущест-вили, хочется назвать оформление витрин всех магазинов Заполярного, что сделало их гораздо более привлекатель-ными, создание памятника в честь двадцатой годовщины победы в Великой Отечественной войне, музея истории За-полярного и т.д.

Другим проектом, которым мы гордились, было улуч-шение внешнего вида жилых, промышленных, обществен-ных зданий города. Надо сказать, что когда я приехал в Заполярный, все строения были одинакового серого цвета, что на фоне серого же неба, придавало им скучный, и я бы даже сказал отталкивающий вид. Я предложил выкрасить их в различные пастельные цвета и украсить их декора-тичными росписями «под мозаику». Проект этот был при-нят (правда, со значительными изменениями, которых тре-бовали соображения экономии). Работа заняла несколько месяцев и была почти завершена к празднику города.

Все это позволило Заполярному занять первое место на конкурсе лучшего оформления городов Мурманской области, а мне – выступить на областном телевидении и получить в подарок от руководства города любительскую конокамеру.
Жилые дома Заполярного в 1960-х годах
Оформление домов Заполярного в 1980-х годах, значительно «инспирирован-ные» моими рисунками

Просматривая недавно в интернете фотографии Запо-лярного, я был удивлен, увидев что некоторые здания го-рода были оформлены десятки лет спустя на основе моих проектов, которые в то время были признаны слишком дорогостоящими.

Я сохраняю от своего почти что двухлетнего пребывания в Заполярном прекрасные воспоминания. В отличие от других северных районов страны, отличавшихся значи-тельной концентрацией бывших заключенных, Заполяр-ный и ряд других городов, располагающихся недалеко от государственной границы, относились к «закрытым» и дос-туп к ним имели лишь те, в чьих паспортах стоял штамп «Житель Печенгского района Мурманской области», а также те, кто по разным причинам получил специальный пропуск. Этим, а также относительным материальным благополучием населения объясняется приятная, спокойная атмосфера, царившая в регионе. Преступности в нем поч-ти не было. Большинство населения Заполярного составля-ла молодежь, в основном мужского пола. Средний возраст жителей города в 1960-х годах слегка превышал 25 лет, что придавало Заполярному особую привлекательность.

Условия жизни там были лучше, чем в большинстве других районов страны. Снабжение там было довольно хо-рошим, даже если некоторые промышленные товары, как и везде в стране, были дефицитны. В связи с этим, вспоми-нается довольно комичный случай, произошедший со мной как-то в Заполярном. Я был приглашен на свадьбу друга в единственный ресторан города, и стал обходить магазины в надежде купить хороший подарок, который я мог бы подарить новобрачным. Однако ничего более или менее достойного для такого торжества мне не попадалось. И только перед самой свадьбой мои поиски увенчались ус-пехом: на витрине одного из магазинов я увидел красивый чайный сервиз. Счастливый, я купил сервиз и гордо при-нес его с собой в день свадьбы в ресторан, в котором дол-жно было состояться торжество. Вы легко поймете мое уди-вление и, я бы сказал, разочарование, когда я увидел, что большинство гостей принесли с собой тот же сервиз. Од-нако комизм ситуации не ограничился этим: все быстро обнаружили, что половина приглашенных женщин и де-вушек были одеты в одинаковые платья... И смех и грех!

Я хорошо понимал, что приехал в Заполярный не навсегда, что мне надо было учиться, получить диплом и «настоящую» профессию. Я поехал в Москву и поступил на заочное отделение Института иностранных языков, носившего в те годы имя Мориса Тореза.

Несколько месяцев спустя я навсегда уехал из полю-бившегося мне Заполярного и вернулся в Москву, где ус-троился лаборантом лингафонного кабинета 12-й спец-школы «с преподаванием ряда предметов на французском языке». Эта школа, находящаяся в центре города, рядом с Арбатом, славилась качеством как своих преподавателей, так и своих учеников. Моя работа заключалась в записи текстов, которые учителя давали затем прослушивать сво-им ученикам.

Спецшколами были средние учебные заведения, в ко-торых особое внимание уделялось изучению какого-либо предмета, в частности иностранного языка. В моей школе это был французский язык. Для уроков французского язы-ка классы делились на три группы по 10-12 учеников, что, разумеется, создавало очень благоприятные условия обуче-ния. Число уроков иностранного языка было гораздо вы-ше, чем в «обыкновенных» школах, да и изучение языка начиналось уже во втором классе, в 8-летнем возрасте. Большинство учеников принадлежало староарбатским се-мьям, которые по традиции относились к интеллигенции, к дипломатическому и артистическому миру. У школы бы-ли очень близкие отношения с соседним Вахтанговским те-атром, артисты и режиссеры которого часто определяли своих детей в нашу школу.

Директор школы Татьяна Александровна Маркевич сама подбирала учителей, уделяя большое внимание их человеческим качествам, так что атмосфера, царившая в этом учебном заведении была атмосферой взаимного ува-жения и товарищества, что в то время было довольно ред-ким явлением.

Не получив еще диплома учителя, я уже начал препо-давать и быстро понял, что именно в этом заключалось мое призвание. Мне доставляло огромное удовольствие приви-вать любовь учеников к французскому языку, к Франции и ее культуре. Отмечу, что очень многие из бывших учени-ков 12-й спецшколы (теперь она носит номер 1231), в том числе и моих, связали свою жизнь с французским языком, став преподавателями этого языка, или выбрав профессию, тесно связанную с французским языком (они стали дипло-матами, переводчиками и т.д.).

Меня очень заинтересовали вопросы методики препо-давания иностранных языков. Моя мать, отдавшая всю жизнь преподаванию французского языка, выписывала в течение многих лет специализированный журнал « Le fran?ais dans le monde » («Французский язык в мире») и я почерпнул из него много полезного для моих уроков. Надо сказать, что подготовка учителей в Советском Союзе вклю-чала серьезное обучение методике преподавания, сочетав-шееся с практической подготовкой в школах, что было очень полезно, поскольку недостаточно хорошо знать предмет, который преподаешь, но важно также знать, как его преподавать. Позднее я часто принимал на своих уро-ках группы студентов, которые приходили на занятия вме-сте со своими преподавателями методики.

Отношения с моими учениками были очень хороши-ми, почти семейными. Мне случалось «вести» одни и те же группы в течение девяти лет, поскольку ученики и, глав-ным образом, их родители не хотели менять учителя. Это касается тех, которых я брал во втором классе, то есть в

восьмилетнем возрасте, и которых вел до 10-го класса, когда им было по 17 лет. Не помню, чтобы за все эти годы у меня с моими учениками воникали малейшие проблемы как с точки зрения учебы, так и с точки зрения дисцип-лины. Несколько лет тому назад вышла книга, посвящен-ная 75-летию 12-й спецшколы, в которой я прочитал сле-дующие о себе слова (мне даже немного неудобно их при-водить здесь, но они хорошо отражают те отношения, ко-торые существовали у нас между учителем и учениками), написанные бывшим моим учеником, которого к своему стыду по прошествии стольких лет я даже не помню: «В средней школе нам снова посчастливилось – учиться француз-скому языку у талантливейшего педагога, настоящего русского интеллигента Владимира Дмитриевича Ошанина, мягкого и светлого человека. Удивительное дело, но он никогда не ставил двоек и троек, да и чтобы получить у него четверку, нужно бы-ло очень «постараться». И это было совсем не по причине его либерализма или равнодушия. Просто он в такой степени обла-дал внутренней культурой, харизмой (выражаясь сегодняшним языком), что нам было стыдно прийти на урок неподготов-ленными. Отсюда и результат. А когда в школе поползло полу-шепотом «эмигрировал», мы, малолетки, испытали только одно – горечь от того, что у нас больше никогда не будет такого учителя».

Помимо самих уроков, мы проводили вместе с учени-ками очень много времени в рамках так называемой «вне-классной работы»: посещения музеев, походы выходных дней и т.д. Так однажды, на зимних каникулах, мы вместе посетили Ловозеро, деревню оленеводов – саамов в Мур-манской области. Мы провели там десяток дней, при-общаясь к традиционным занятиям местных жителей-са-амов, присутствовали на репетициях саамского народного хора, беседуя с учениками и учителями ловезерской на-чальной школы, которая и приютила нашу группу, совер-шая прогулки на лыжах, на оленьих упряжках, любуясь по ночам северным сиянием.
Уральский поход 1968 года с учениками. Запомнившееся всем пересечение болота
Зимний поход по Подмосковью. Также с учениками

На следующий год, также зимой, мы отправились в Архангельскую область, на Севере России, с целью посе-тить Холмогоры, родное село Михаила Ломоносова, пор-треты которого висели в советских школах во всех каби-нетах физики и химии. Как обычно, поселились мы в мест-ной средней школе, что позволило нам посетить школь-ный музей, в котором хранилась великолепная коллекция предметов старого быта, старинных монет и даже древних рукописных книг. Мы посетили также косторезные мастер-ские, животноводческую ферму, на которой выращивались коровы знаменитой холмогорской породы. И, разумеется, мы совершали длительные лыжные прогулки по чистей-шему рассыпчатом снегу вокруг Холмогор.

Сегодня еще наши бывшие ученики регулярно вспоминают не без ностальгии эти «неординарные» путешес-твия в дальние края, которые они вряд ли бы когда-нибудь посетили, если бы мы их туда не повезли.

Я только что заметил, что, рассказывая об этих годах, я часто употребляю местоимение «мы». Тому, конечно же, есть причина. Действительно, именно в стенах 12-й спец-школы я встретил ту, которой суждено было стать моей же-ной, Надю или, как ее называли ученики, Надежду Бори-совну. Что же меня привлекло в ней? Как-то раз она мне сама задала этот вопрос, и я, отшутившись, оветил: «Се-рьезность, с которой ты относилась к работе». Безусловно, среди коллег – учителей французского языка она была од-ной из лучших, наиболее востребованных учениками и их родителями. Можно сказать: этого недостаточно. Конечно же, с этим не поспоришь. Меня привлекло в Наде сочета-ние многих качеств: ее красота и свежесть, живой ум, независимость характера (которая не всегда и не всем нрави-лась). Короче, мы поженились 19 апреля 1968 года. В сва-дебное путешествие (всего три дня – ведь был разгар учеб-ного года) мы отправились в Суздаль, город, тесно связан-ный с историей Ошаниных, хотя в то время я еще не инте-ресовался историей моего рода и не знал, что с этим древ-ним городом были связаны многие Ошанины. Мы оба бук-вально влюбились в Суздаль с его изобилием старых хра-мов, его монастырями, избами с окнами, украшенными ве-ликолепными резными наличниками. В то время Суздаль еще не был моден среди туристов. Впоследствии, мы туда ездили еще не раз, но первые впечатления оказались самы-ми сильными.

Мы дождались летних каникул, чтобы отправиться в «настоящее» свадебное путешествие. Разумеется, мы могли бы последовать примеру почти всех молодоженов и пое-хать к Черному морю, в Прибалтику или по историческим городам Средней Азии. Но нет, мы решили сплавиться на плоту по рекам севера России. Конечно же, для такого пу-тешествия нам нужны были попутчики. И мы поехали в Московский клуб туристов и ознакомились там с сотнями объявлений от молодых (и не очень молодых) людей, кото-рые, как и мы, искали попутчиков для «нестандартных» путешествий. В те времена это делалось нередко. Нас при-влекло одно из объявлений, оставленное семейной парой примерно нашего возраста. Мы созвонились, встретились и выбор состоялся.

После довольно активной подготовки мы сели в поезд до Вологды (родной город моего отца), а затем на пароходе доехали до деревни Чуриловка на берегу Сухоны. Найдя спокойное место у воды, мы за несколько дней построили большой плот из толстых бревен и больших автобусных шин, которые мы привезли с собой. В этой непростой ра-боте нам помог местный житель. Плот размером шесть на четыре метра позволил установить на нем две палатки, в которых мы и прожили три недели нашего свадебного пу-тешествия. Сухона впадает в Северную Двину, эту величе-ственную северную реку, пересекающую Вологодскую и Архангельскую области с их потрясающими пейзажами и старинными селами и деревнями, часто заброшенными, расположенными по верху крутых, слоистых берегов реки. Разумеется, мы не могли не посетить эти села, говорить с их жителями, гостеприимство которых не переставало нас удивлять и радовать. Посетили мы и старинные города, та-кие как Тотьма, Великий Устюг с их удивительными архи-тектурными памятниками, зачастую полуразрушенными, но еще сохранявшими следы своего величия. Не могли мы и забывать, что края эти в не такую уж давнюю эпоху были средоточием сталинских лагерей.


Наше свадебное путешествие на плоту по Северной Двине

Дикие берега Северной Двины изобиловали грибами и различными ягодами, так что наше повседневное меню, состоящее из макаронных изделий и консервов, регулярно пополнялось этими щедрыми дарами природы.

Несмотря на некоторые непредвиденности (как же без них-то!), путешествие это прошло замечательно, и мы вот уже более пятидесяти лет храним о нем самые теплые вос-поминания.

Надо сказать, что Надя охотно разделила со мной мою страсть к походам, ближним и дальним, и путешествиям. Перед самым свадебным путешествием на Сухону и Север-ную Двину мы поехали с группой учеников (человек двад-цать) в поход по Южному Уралу – еще одно путешествие, памятное для наших учеников. Речь шла о довольно диких краях, где рассчитывать на то, что можно будет на месте пополнять запасы еды, особенно не приходилось. Поэтому мы тащили на себе рюкзаки с трехнедельным запасом про-дуктов. Тропы в горах не были помечены и рассчитывать приходилось исключительно на карты и компасы.

Это путешествие дало нам возможность познакомиться с удивительными людьми. Вспоминаются, в первую оче-редь, жители села Кирябинка, в котором, нуждаясь в отдыхе после нескольких очень трудных переходов, мы остано-вились на некоторое время.

Эта незапланированная остановка позволила нам по-общаться с местными жителями, которые рассказали нам об истории села. Так мы узнали, что село это было основа-но жертвами так называемого сталинского раскулачива-ния. Миллионы семей «кулаков», включая стариков и де-тей, были насильственно вывезены из родных мест, часто зимой, взяв с собой минимум вещей, в дальние районы страны, в частности на Урал. Из высадили из «телятников» среди тайги, за сотни километров от каких-либо населен-ных пунктов. В течение первых же месяцев большая часть высланных умерли, не выдержав холода и голода. Однако самые молодые и крепкие, привыкшие к тяжелому труду, построили из дерева временные жилища, очистили земель-ные участки от пней и корневищ, засеяли их тем не-большим запасом зерна, которое им удалось с собой вы-везсти. Мало-помалу жизнь взяла свое. И село, которое мы увидели сорок лет спустя, построенное выжившими, отли-чалось от других сел и деревень, через которые нам до-велось пройти, качеством своих домов, явной, хотя и не броской, зажиточностью своих жителей. Еще одно доказа-тельство того, что раскулачивание затронуло в 1928-1932 годах в основном самую трудолюбивую и энергичную часть русского крестьянства. Наши ученики были доста-точно зрелыми, чтобы понимать, что по возвращении в Москву, им не следовало особенно распространяться об этом.

Во время уральского похода нам довелось пройти через башкирские деревни. В одной из этих Богом забытых деревень местные жители, увидав, что у нас с собой были гитары, попросили нас организовать для них «концерт». Мы не могли, да и не хотели, отказывать им и вечером спели перед собравшимися башкирами весь наш песенный репертуар, в том числе и французские песни. Все жители деревни были здесь и аплодисментам, которыми они воз-наградили нас, могли бы позавидовать многие профессио-нальные певцы. После этого «концерта» мы были пригла-шены в дома крестьян, разделившими с нами свой скром-ный ужин.

Что нам кажется удивительным по истечении стольких лет, это то, что путешествуя по таким отдаленным и слабонаселенным районам, мы абсолютно не боялись аг-рессий и иных неприятностей. Надо полагать, что в то вре-мя чувство безопасности в стране было гораздо выше, чем сейчас.
Некоторые из наших учебников, изданных в Москве
В 1972 году два преподавателя Института иностран-ных языков предложили мне написать совместно с ними серию учебников французского языка для спецшкол. В Со-ветском Союзе учителя не выбирали самостоятельно учеб-ники, по которым они будут работать со своими учени-ками. Учебники по любым предметам были едиными и обязательными для всей страны. Издательство «Просвеще-ние», зависящее от Министерства просвещения СССР и специализированное в выпуске школьных учебников, бы-ло удовлетворено нашей работой и переиздавало наши книги в течение тридцати лет. К этой серии учебников прилагались «Книги для чтения», включающие тексты и упражнения к ним. На этот раз издательство решило за-казать их создание нам с Надей. Эта работа нас очень ув-лекла и работа вдвоем доставила нам огромное удоволь-ствие. А ученики наши были очень горды тем, что занима-лись по учебникам своих учителей.

Но настало время поговорить и о моей жене Наде, матери нашего единственного сына Дениса . Родилась она в Москве в 1939 году и вся ее учеба прошла в этом городе, сначала в средней школе, а затем в Институте иностран-ных языков, где она специализировалась в преподавании французского языка. Как и большинство ее однокурсников, она никогда не бывала во Франции, как впрочем и в любой другой франкоязычной стране, и, тем не менее, она дос-тигла очень высокого уровня знания французского языка.

Надя осталась без матери в очень раннем возрасте, а отец ее довольно быстро женился повторно, так что в 21 год ей пришлось самой себя обеспечивать. Она продолжи-ла учебу в институте и стала одновременно преподавать в школе. Это были для нее нелегкие годы, сформировавшие ее характер и привившие ей интерес к преподаванию. Работая в старших классах, она была всего на несколько лет старше своих учеников, и постороним не всегда было легко отличить ее от своих учеников. Но несмотря на свой моло-дой возраст, она пользовалась большим уважением со сто-роны учеников, которые высоко ценили ее профессиона-лизм и теплое к ним отношение. К моменту, когда мы поз-накомились, она считалась в 12-й спецшколе одним из луч-ших учителей французского языка.

С Надиным отцом, Борисом Ильичом, и его второй женой Ниной Сергеевной у нас были хорошие отношения, хотя Нина Сергеевна испытывала некоторую совершенно необоснованную ревность к нам, что не всегда было легко.

При рождении нашего сына Дениса 10 мая 1971 года, желая избежать его отправки в ясли, мы решили, что Надя поменяет место работы. Она согласилась занять должность завуча на Курсах иностранных языков Мосгороно для взро-слых, которую ей предлагали уже давно. Занятия на курсах проводились по вечерам в здании, в котором располага-лась и наша спецшкола. Это позволило нам избежать для Дениса его помещения в ясли, так как я возвращался из школы к моменту, когда Надя должна была отправляться на работу. Конечно, это не всегда было легко, но мы часто вспоминаем об этом времени с ностальгией. Мы любили нашу работу и наших учеников, которые отвечали нам тем же. И мы находили время для работы над учебниками, которые выпускались один за другим.

В своей должности завуча Надя себя чувствовала по-настоящему на своем месте. Она разработала и внедрила систему совершенствования профессионального уровня своих преподавателей, регулярно посещала их уроки с тем, чтобы затем давать им советы относительно того, как сде-лать занятия эффективнее и привлекательнее для студен-тов. Разумеется, это не сразу было воспринято всеми пре-подавателями с энтузиазмом, особенно теми, кто уже рабо-тал на курсах много лет. Они без радости принимали сове-ты от молодого завуча, прибывшего «со стороны». И Наде потребовалось много, очень много терпения и такта, чтобы убедить своих коллег в пользе ее советов. Со временем На-дины методические советы стали восприниматься совер-шенно нормально. Даже больше: преподаватели часто са-ми просили ее помочь им, посетить их занятия, чтобы за-тем дать им полезные советы.

Надя и я часто спрашиваем себя, что побудило нас в 1978 году навсегда уехать из России во Францию. С про-фессиональной точки зрения все шло скорее хорошо. С учениками и коллегами у нас были превосходные отношения. Материально мы жили относительно хорошо. На-ши преподавательские зарплаты, весьма скудные в то вре-мя, гонорары, которые мы получали за издание и переиз-дание учебников, частные уроки, которые мы не переста-вали давать, – все это позволяло нам жить вполне сносно, а будущее представлялось нам с материальной точки зрения более или менее безоблачным.

Говоря о частных уроках, которые мы, Надя и я, да-вали, мне хотелось бы вспомнить о двух случаях, когда мне пришлось из-за недостатка времени отказаться от занятий с исключительными людьми. Сожалею я об этом до сегод-няшнего дня. Первым из этих людей был известнейший композитор Арам Ильич Хачатурян, автор всемирно из-вестных балетов «Гаянэ» и «Спартак». Уже не помню, кто ему посоветовал обратиться ко мне (думаю, что один из ро-дителей моих школьных учеников), но мне с огромным сожалением пришлось отказаться от этого урока. Вторым был Георгий Дионисович Костаки, знаменитый коллекци-онер, собравший крупнейшую коллекцию произведений русского авангарда, который искал учителя французского языка для своего внука. Чтобы быть уверенным, что я со-глашусь заниматься с его внуком, мне было сказано, что занятия состоятся в доме, где на стенах висели шедевры Малевича, Кандинского, Шагала, Родченко, Поповой, Фи-лонова и других всемирно известных авангардистов и что за мной будет приезжать, а после занятий отвозить домой машина с шофером. Прошло столько лет, а я до сих пор не могу себе простить, что отказался воспользоваться этими уникальным предложениями. Другое сожаление подобно-го рода касается отца одной из моих школьных учениц, писателя Олега Васильевича Волкова, жившего по сосед-ству с нами и предпринявшего несколько попыток завести с нами более близкое знакомство. Будучи сыном русских дворян, он владел в совершенстве французским языком и разговаривать с нами на этом языке доставило бы ему удо-вольствие. Обвиненный в «контр-революционной деятель-ности», этот исключительный человек был арестован ста-линскими чекистами в первый раз в 1928 году, отказавшись стать их осведомителем, побывал на Соловках, а затем в других гулаговских лагерях и в ссылке до 1955 года, всего 28 лет. Будучи реабилитирован и вернувшись в Москву, он опубликовал множество книг, в том числе и свою автобио-графию, написанные на великолепном русском языке. Я бережно храню одну из его книг с дарственной надписью на французском языке. И вот опять нехватка времени по мешала нам общаться с Олегом Васильевичем чаще, чем хотелось бы.

Но мне не хотелось бы, чтобы читатель подумал, что мы упустили все возможности общения с людьми, которые могли обогатить нас духовно, изменить нашу жизнь. Од-ним из таких людей был Алексей Владимирович Эйснер, о котором я уже упоминал выше. Мы познакомились в 1973 году в Эстонии, в прелестном маленьком городке Эльва, недалеко от Тарту, где мы снимали на летних каникулах у местных жителей комнатки по соседству. Алексей Влади-мирович также говорил по-французски, так как, родив-шись в 1905 году, провел многие годы в эмиграции в Па-риже, где был близок к русским литературным кругам и написал множество стихов, высоко оцененных его собра-тьями по перу. Среди других, он был близко знаком с Ма-риной Цветаевой и ее мужем Сергеем Эфроном. Во время гражданской войны в Испании, в 1936 году, он нелегально отправился к республиканцам, стал адъютантом легендар-ного генерала Лукача (венгерского поэта Матэ Залки), ко-мандовавшего XII-й интернациональной блигадой, что предоставило ему возможность познакомиться с Эрнестом Хемингуэем, известным советским писателем и журналис-том Михаилом Кольцовым, писателем Алексеем Толстым и многими другими известными людьми. После окончания гражданской войны в Испании он приехал в Советский Союз, был поселен в лучшей московской гостинице, на-гражден орденом Красного знамени, а через несколько ме-сяцев подвергся аресту, был судим и осужден на восемь лет воркутинских лагерей с последующей пожизненной вы-сылкой в Казахстан. А. Эйснер был реабилитирован в 1956 году, обосновался в Москве, где опубликовал несколько книг. Одну из них он подарил нам с дарственной над-писью, хорошо отражающей его сожаления относительно утерянных им иллюзий.

Очень быстро мы подружились, даже если мы не совсем понимали, что могло его заинтересовать в нас. Мы часто виделись у нас или в его квартире на Ленинском проспекте, где он жил с женой Инной и сыном Митей. Придя к нему в первый раз, мы были поражены, увидев на стене в коридоре, прямо против входной двери, портрет А. Солженицына, этого писателя-диссидента, имя которого в те годы даже произносить было страшно. Алексей Влади-мирович не скрывал своей оппозиции советскому режиму, говорил свободно на темы, которые занимали нас, но на которые мы, конечно же, остерегались говорить вне дома. Он познакомил нас с диссидентской литературой, снабжал нас запрещенными книгами. Иногда он «заскакивал» к нам, несмотря на немолодой возраст, чтобы принести то-мик Солженицына или другого запрещенного автора, прося нас прочитать его быстро, иногда в течение одной ночи, так как многие с нетерпением ждали своей очереди. Так мы открыли для себя «Архипелаг Гулаг», «В круге пер-вом», «Раковый корпус» и столько других книг и авторов, которые, признаюсь, открыли нам глаза на очень многое. Мы прекрасно отдавали себе отчет в рисках, которым мы подвергали себя, и, разумеется, остерегались говорить о прочитанном со знакомыми, даже близкими. Мы навсегда сохранили благодарность Алексею Владимировичу за до-верие, которое он нам выказал и за уроки гражданствен-ности, которые он дал нам.
С Алексеем Владимировичем Эйснером, его женой Инной и сыном Митей на балконе его квартиры на Ленинском проспекте

Наша последняя встреча перед нашим окончательным отъездом во Францию состоялась в Ленинграде, где он был приглашен в Театральный музей, чтобы рассказать присут-ствующей интеллигентской аудитории о своих встречах с Мариной Цветаевой, Сергеем Эфроном, Хемингуэем и другими. Как обычно, Алексей Владимирович отошел от предусмотренной темы и перешел на темы современности. Эти «отклонения» были предвидимы и даже провоциро-вались публикой. Надо было видеть, с каким интересом слушали люди Эйснера зимой 1977 года, прекрасно отда-вая себе отчет в том, что они являются участниками исклю-чительного события, чувствуя, что они хоть на несколько часов освобождены от закона молчания, которому мы все были подчинены. После этого вечера мы втроем поужи-нали в ресторане «Баку», где мы устроились в тихом и спо-койном углу, чтобы продолжить нашу встречу в атмосфе-ре абсолютного доверия. И он, и мы были абсолютно уве-рены, что после нашего отъезда во Францию нам больше не придется увидеться.

К счастью, довольно скоро мы смогли поехать в Россию и увидеться с нашим другом и его семьей. Мы привезли ему из Франции некоторые французские продукты, в частности сыр Рокфор и баночку консервированных ми-дий, которые так взволновали его, что слезы выступили у него на глазах.

А. Эйснер умер в 1984 году, успев опубликовать неско-лько книг – времена наступили более «либеральные».

Мы храним, как дорогие реликвии, те несколько пи-сем, которые он прислал нам из Москвы и фотографии, на которых мы с ним сняты.

За несколько месяцев до нашего окончательного отъезда из России нам позвонили с Российского телевиде-ния с предложением разработать и провести серию телеви-зионных уроков французского языка для начинающих. Речь шла о годичном курсе с возможностью, если опыт ока-жется положительным, продления на несколько лет. В то время работа на телевидении считалась «престижной» и очень щедро оплачивалась, однако нам пришлось отка-заться от этого «сказочного» предложения, объяснив, что мы покидаем страну.

Наши жилищные условия в Москве были довольно хо-рошими. После многих лет проживания в 13-метровой комнате в коммуналке с туалетом и ванной на этаже на пятнадцать квартир, нам дали маленькую двухкомнатную квартиру, поскольку наш дом «гостиничного типа» на Ар-бате был реквизирован Министерством иностранных дел. Мы с любовью обустроили нашу новую квартиру в Матве-евском и проводили в ней чудесные моменты с нашими многочисленными друзьями.

И все же...

Мои родители и брат Сергей уехали из России в 1975 году, а через два года, в 1977 году, за ними последовал и мой брат Игорь. Иметь семью за границей в то время счи-талось большим «минусом». Мне, например, к тому времени неоднократно предлагали очень заманчивые возможно-сти работы, как, например, преподавание в Высшей дипло-матической школе МИД или переводческая работа в Ал-жире на несколько лет. Однако все эти заманчивые проек-ты подрубались «на корню» как только «где-то» станови-лось известным мое «подозрительное» происхождение: мать-француженка, часть жизни, прожитая за границей и т.д.

И мы прекрасно отдавали себе отчет, что те же проб-лемы ожидали и нашего сына Дениса. Могли ли мы знать тогда, в 1977 году, что все в стране изменится и что нали-чие семьи за границей вскоре станет скорее преимущес-твом?

Дома мы говорили довольно свободно между собой и с некоторыми друзьями (как, например, с А. В. Эйснером, о котором было сказано выше) о политических проблемах, которые волновали и даже возмущали нас. Разумеется, мы принимали необходимые меры предосторожности, чтобы избежать возможных прослушиваний, и старались не гово-рить на рискованные темы при Денисе, который по моло-дости лет еще не знал, что такое «двойная жизнь», которую почти все имели в Москве. Мы тайком читали Солженицы-на и других «антисоветчиков», слушали сквозь глушители русские передачи американского, английского, немецкого радио, что было очень опасно и могло иметь для нас па-губные последствия. Ясно, что Денис не должен был быть в курсе этих наших действий. Он ходил в детский сад и при-носил оттуда стихи во славу социализма, «дедушки Лени-на», которые он с энтузиазмом декламировал нам. Впро-чем, он охотно говорил всем, что у него три дедушки: де-душка Дима, дедушка Боря и дедушка Ленин (кажется, все-таки в этой очередности). Нам было тяжело терпеть эту повседневную идеологическую обработку сына с самого раннего его возраста. И мы хорошо понимали, что буду-щее для него будет закрыто. Детский сад, обычный район-ный детский сад, находился у самого нашего дома, что бы-ло очень удобно. Денис себя чувствовал там очень хорошо среди друзей. В пятилетнем возрасте он даже встретил там свою первую «любовь», некую Наташу, с которой они ре-шили пожениться. Не сразу, конечно. Немного позже. Но он все же попросил Надю научить Наташу готовить его любимые блюда.

Летом 1977 года мы по приглашению мамы провели два летних месяца во Франции и вскоре поняли, что вдали от родителей и братьев мы будем чувствовать себя доволь-но одинокими в России.

Это в большой мере повлияло на наше решение пе-реехать во Францию и таким образом воссоединиться с се-мьей. Это решение далось нам нелегко. Мы подали в ОВИР официальное заявление, приложив многочисленные доку-менты и справки, которые собрать нам стоило огромного труда. Надо заметить, что в те годы выезд за границу «на постоянное жительство» считался чуть ли не предатель-ством родины. Прекрасно зная, что в любом случае нам предстояло увольнение с работы (ведь преподавание счи-талось совершенно официально «идеологическим фрон-том» и допускать к работе с молодежью «предателей» было совершенно недопустимо), мы решили уволиться «по соб-ственному желанию» и заняться подготовкой отъезда в ожидании получения выездных виз, которые мы получили только через полгода.

Ожидая разрешений, нам предстояло избавиться от нашей мебели и прочих предметов, обставлявших нашу квартиру, поскольку никаких сбережений у нас не было, а зарплаты мы больше не получали. «Распродажа» прошла довольно легко: «покупатели» согласились разобрать свои покупки уже после нашего отъезда. У нас была довольно хорошая библиотека книг на французском языке, которые мы продали, чтобы на вырученные деньги приобрести русские книги, зная что чтения на русском языке нам будет очень не хватать во Франции.

В ожидании виз мы решили провести несколько дней вдвоем в Ленинграде, где мы уже бывали, каждый со своей стороны, и который мы очень любили. Для Нади это была довольно ностальгическая поездка, поскольку в этом горо-де (который в то время назывался Петроградом), в 1915 го-ду родилась ее мама. Дениса на эти дни мы оставили у деда с бабкой.

Мы воспользовались этим временем, чтобы проводить как можно больше времени с близкими и друзьями, с ко-торыми, уехав, мы не думали больше когда-нибудь уви-деться. Не могу не сказать, что практически все наши зна-комые, коллеги повели себя с нами с большим понима-нием и порядочностью. Мало было таких, кто перестал с нами общаться. Достаточно сказать, что в день отъезда проводить нас в аэропорт приехали более двадцати чело-век, прекрасно зная, что «люди в штатском» всех их фото-графировали, чтобы затем внести в списки «неблагонадеж-ных элементов».

Никогда не забуду процедуру таможенного контроля, через которую мы прошли, сперва на московской цен-тральной таможне, где я провел целый день, несмотря на небольшое количество вещей, которые мы увозили с собой. Книги перелистывались постранично, подушки протыка-лись вязальной спицей, чтобы проверить, не скрыли ли мы в них какие-нибудь запрещенные документы или предме-ты. Второй контроль состоялся в Шереметьевском аэропор-ту, где мы должны были предъявить таможенникам фото-графии, магнитофонные кассеты. В связи с этим вспомина-ется произошедший с нами в тот день почти комический эпизод. Одна из наших подруг, школьный библиотекарь, принесла нам на дорогу коробку с эклерами собственного изготовления, забыв, наверно, что дорога занимала всего три с небольшим часа. Таможенник надломил каждое пи-рожное, проверяя, не содержат ли они золото или брилли-анты. Крем стекал по его волосатым пальцам, что нас очень развеселило. Разумеется, подаренных нам эклеров мы не попробовали...

Итак, Россию мы покинули в субботу 30 марта 1978 го-да. В парижском аэропорту Орли нас встретил Сережа, ко-торый отвез нас на такси в Бур-ла-Рэн, где нас ждали мама и папа, который только что перенес операцию на откры-том сердце. Несмотря на относительную стесненность (нас жило пятеро в маленькой двух- трехкомнатной квартирке) и папино состояние здоровья, мы провели несколько меся-цев идеального взаимопонимания с родителями, для кото-рых эта ситуация была, конечно же, нелегкой. Не следует забывать, что все мы жили на мамину пенсию.

Через два дня после нашего приезда Денис отправил-ся в начальную школу Бур-ла-Рэна, куда он уже был запи-сан мамой и где он был встречен цветами учительницей и подготовительным классом. Учительница, Мадам Подеста, предупредила учеников о «новеньком», не знающим французского языка (в действительности, он знал только одно слово « encore », что означает «еще»). Ни Денис, ни мы никогда не забудем первую французскую учительни-цу Дениса, которая проявила к нему потрясающее внима-ние, доброту и терпение. Забегая вперед, скажу, что, поки-нув начальную школу, Денис каждый год приходил к сво-ей первой учительнице с большим букетом цветов. И что много лет спустя, узнав, что Денис женится, Мадам Подес-та послала ему трогательный подарок.

Мы знали, что благодаря своим связям в преподава-тельской среде мама сумела добиться для нас с Надей дол-жностей ассистентов русского языка в парижских лицеях, начиная с октября месяца. Речь шла об очень «нетвердых» местах, оплачиваемых только в течение восьми месяцев.

Что же делать: наши советские дипломы во Франции ни-чего не стоили, и мы не строили никаких иллюзий. В ожи-дании октября Надя стала печатать на машинке переводы для Игоря и таким образом немного зарабатывать, в то время как я стал рассылать письма во все переводческие агентства Парижа и его пригородов, предлагая им свои услуги.

В ноябре нашу семью постигло большое горе. Папа не перенес вторую операцию на сердце и скончался 28 ноя-бря 1978 г. в возрасте 71 года. Месяцы, проведенные под одной крышей, очень сблизили нас. Папа проявил пони-мание и доступность, которых я раньше от него никогда не видел. Мы часами говорили с ним на разные темы, ко-торых мы до того никогда не затрагивали. Я навсегда сох-ранил об этом времени чувство огромной благодарности и тепла.

В октябре Надя и я приступили к работе ассистентами в парижских лицеях: я в лицее Генриха IV, а Надя в лицеях Элен Буше и Поль Валери. Могли ли мы думать в то время, что мы сохраним эту работу в течение двадцати четырех лет, вплоть до выхода на пенсию?

Несмотря на наш незавидный статус в наших заведе-ниях, мы сумели завоевать уважение наших коллег – учите-лей русского языка и других предметов, а также учеников, которые в большинстве своем высоко ценили нашу роль и старались получать от наших уроков максимум пользы.
Парижские лицеи Генриха IV
Лицей Элен Буше

Лицей Генриха IV занимает здания старинного монас-тыря Святой Женевьевы, история которого восходит к VII веку, в самом центре Латинского квартала, рядом с Панте-оном и Сорбонной. Учениками его в разное время были такие знаменитости, как писатели Альфред де Мюссе, Ги де Мопассан, Проспер Мериме, Жан д’Ормессон, Жан-Поль Сартр, государственные и политические деятели как Леон Блюм, Хорхе Семпрун, химик Марселен Бертло, но-белевский лауреат по физике Пьер-Жиль де Жен. А среди бывших преподавателей лицея можно назвать знаменитого философа Алена, бывшего французского президента Жор-жа Помпиду и многих-многих других. Не стоит говорить, как я был счастлив, что был назначен именно в этот лицей и впоследствии проработал в нем столько лет.

Русский язык преподавался в лицее первым и вторым языком. Моя ставка составляла всего двенадцать часов и это позволяло мне работать только в некоторых классах. Меня направляли в первую очередь в старшие классы и в классы подготовки к вступительным конкурсам в такие престижные высшие учебные заведения как HEC (Высшая коммерческая школа), Высшая Нормальная школа, Поли-техническая школа и другие. Работать с такими серьезны-ми и симпатичными молодыми людьми было очень при-ятно. Это была «элита» в лучшем смысле этого слова.

Надя также была очень довольна своими учениками, с которыми она реализовала много интересных проектов, та-ких как перевод стихов поэтов Серебряного века А. Ахма-товой, А. Блока, М. Цветаевой и других с последующим изданием маленького сборника.

Вместе с Надей мы организовали несколько школьных поездок в Москву, Санкт-Петербург, Киев, Владимир, Суз-даль, в которых приняли участие школьники и моего, и Надиного лицеев.
С французскими учениками во Владимире

Во Франции, как и в России, нам посчастливилось сбли-зиться с удивительными людьми, сильно повлиявшими на нашу жизнь.

В первую очередь это знакомство с Даном (1908-1994) и Лизой (1908-2008) Соложевыми. В 1987 году одна из Нади-ных коллег предложила ей совместно написать учебник русского языка для выпускного и подготовительных клас-сов. Для иллюстрирования учебника Лена Аржаковская предложила обратиться к Елизавете Ильиничне Соложе-вой, бывшей ассистентке того же лицея Элен Буше, муж которой, Даниил Андреевич, был художником и часто ис-пользовал в своих произведениях русские мотивы. Они договорились о встрече, поехали к Соложевым, выбрали среди огромного множества показанных им вещей одну картину, навеянную одной из сказок русского писателя Павла Бажова. Надя была совершенно очарована как уви-денными картинами, так и самими Соложевыми. Уходя от них, она попросила разрешения прийти к ним еще раз, но уже со мной. Они согласились и через неделю мы к ним поехали. Это была «любовь с первого взгляда». Я увидел прелестных людей, которые приняли нас с необыкно-венным теплом. Картины, которые нам показал хозяин до-ма, потрясли нас. Наc очаровали их оригинальность, их ко-лорит, удивительная смесь реального и фантастического. Мы узнали, что Дан был не только художником, но и поэ-том и музыкантом – скрипачом. В дальнейшем нам очень часто доводилось слушать, как он читает свои новые и ста-рые стихи, играет на скрипке под аккомпанемент Лизы, которая прекрасно играла на рояле. И каждая встреча с ними (а эти встречи стали регулярными) была для нас праздником.
Дан Соложев. Воспоминание о Петербурге
Дан Соложев. Венеция. Площадь святого Марка

Даня, родившийся в Санкт-Петербурге, и Лиза, родив-шаяся в Крыму, покинули с родителями Россию после ре-волюции, в 1920 году. После многолетнего пребывания в Ру-мынии, в городе Брайла, а затем, во время Второй мировой войны, в немецком трудовом лагере Шваневеде, они прие-хали во Францию, в Лион, где проживала Данина тетка, а затем перебрались в Париж. Лиза стала работать ассис-тентом русского языка в лицее Элен Буше, а Даня, страдая тяжелой болезнью легких, продолжил карьеру художника. Его картины, в основном гуаши и акварели, регулярно выс-тавлялись в многих городах Франции и других стран и ста-ли пользоваться очень большим успехом. В прессе регуляр-но появлялись хвалебные статьи о его творчестве. Наши отношения быстро стали очень близкими. Не имея собственных детей, они относились к нам как к своим детям. Но не надо думать, что Соложевы были одиноки. Совсем наоборот. У них было много друзей и во Франции, и в Германии, и в Голландии. Однако контактов с русски-ми людьми им не хватало. Мы быстро нашли многочис-ленные темы для разговоров, обнаружили, что несмотря на довольно большую разницу в возрасте очень часто разде-ляли общие вкусы в искусстве, в литературе.

Мы старались регулярно покупать произведения Да-ни, которые он нам продавал по «дружеской цене». Часто он нам дарил свои произведения, предлагая выбрать из нескольких работ, которые они заранее вдвоем с Лизой с любовью подбирали перед нашим приходом к ним.

По случаю поездки в 1991 году в Новосибирский ака-демгородок я организовал небольшую выставку, посвя-щенную жизни и творчеству Дана Соложева. На открытии выставки в Доме ученых я рассказал о нем и прочитал нес-колько его стихотворений. У выставки был большой успех, и я с радостью привез из Новосибирска и подарил Лизе с Даней книгу отзывов, в которой посетители выставки поде-лились своими впечатлениями о творчестве русского худо-жника-эмигранта. Отзывы были часто наивными, но всегда восторженными и очень теплыми.
Несколько книг, посвященных творчеству Д. Соложева, изданных по нашей с Надей инициативе или с нашим активным участием: 1. Дан Соложев. Жизнь и творчество. Изд. Снэк и Дюкажу. Гент, 1996. 2. Диезы и Бемоли. Стихи. Париж, 1995. 3. Н. Гоголь. Вечера на хуторе близ Диканьки. Иллюстрации Д. Соложева. Изд. Олимпия-Пресс. Москва, 2005. 4. Даниил Соложев. Стихотворения. Изд. Летний сад. Москва, 2011
Надя с Даном и Лизой на отдыхе в Шварцвальде. Германия

Даня умер в 1994 году и его уход оставил в нас огром-ную невосполнимую пустоту. Чтобы поддержать Лизу, для которой жизнь потеряла всякий смысл, мы активно заня-лись изучением наследия Дана Соложева и ознакомлением с ним как можно более широкого круга людей. С помощью Лизы мы опубликовали уже в 1995 году сборник Даниных стихов «Диезы и Бемоли», а затем, в 1996 году, альбом «Дан Соложев. Жизнь и творчество», который был отпечатан в Бельгии. Через несколько лет наш друг Валерий выпустил в своем Московском издательстве повесть Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» с прелестными иллюстрациями Дани. В 2011 году, уже после смерти Лизы, которая поки-нула нас в 2008 году, в той же Москве в издательстве «Лет-ний сад» вышел сборник стихов Дана Соложева «Стихотво-рения», над которым мы с Надей проработали почти год, подбирая и сортируя стихотворное наследие Дани, состав-ляя предисловие. Книга была иллюстрирована подборкой рисунков автора. Мы по-настоящему счастливы, что смог-ли таким образом почтить память наших дорогих друзей Дана и Лизы Соложевых. А в мае-июне 2019 года мы орга-низовали в музее города Фалез в Нормандии большую ре-троспективную выставку произведений Д. Соложева, кото-рая имела огромный успех. Думаем, что это была самая большая и полная индивидуальная выставка Соложева, который вместе с Лизой наполнял нашу жизнь в течение более тридцати лет и продолжает наполнять ее. Надеемся продолжать эту работу, если нам это позволят время и силы.

Параллельно с работой в лицее, которая, конечно же, не позволяла нам материально обеспечивать наше существование, я не упускал ни одной возможности заниматься переводами, в начале для специализированных перевод-ческих агентств, а потом и для некоторых крупных фирм, что, разумеется, было намного интереснее, да и выгоднее. Мои коллеги и администрация лицея относились к этому с большим пониманием и давали мне возможность группи-ровать мои двенадцать уроков в два дня, так что я мог в течение многих лет, отработав эти два дня с учениками, уезжать в провинцию для работы на фирмах.

Первой из них была фирма «Понт-а-Муссон», недале-ко он Нанси, затем были фирмы в Париже и под Парижем. Переводить приходилось техническую и юридическую до-кументацию в рамках крупных контрактов, заключенных с советскими партнерами. Приходилось также сопровождать группы французских бизнесменов и инженеров при их по-ездках в Россию для деловых переговоров. Эта очень от-ветственная работа меня чрезвычайно интересовала. Надо сказать, что она очень хорошо оплачивалась, что позволи-ло нам купить в кредит нашу первую квартиру во Френе, южном пригороде Парижа. Конечно же, такая жизнь была не очень легкой, как для меня (я очень мало видел семью), так и для Нади, которой приходилось помимо работы в ли-цеях одной заниматься домом и Денисом. Во время школь-ных каникул мама забирала Дениса к себе, а Надя приезжала в Понт-а-Муссон помогать мне в моих переводах. Как же ей было нелегко!

Надо сказать, что наши опасения быть полностью от-резанными от России, от наших близких и друзей не под-твердились. Уже летом 1979 года мы пригласили к себе На-диного папу и ее мачеху, и к нашему немалому удивлению они получили визы и провели у нас месяц. Затем, в 1980 году, я без каких-либо проблем поехал в Москву со «своими» инженерами. С тех пор мы регулярно ездим в Рос-сию. Разумеется, если бы у нас не было такой возможности, наш разрыв с Россией был бы для нас гораздо мучитель-нее.

Но пора вернуться к учебе Дениса, который, как мы сказали выше, поступил в СР (что соответствует 1-му клас-су российских школ) 1 апреля 1978 года. С директрисой школы и с мадам Подеста было решено, что в первые дни мы будем забирать Дениса в конце первой половины дня, чтобы дать ему возможность потихоньку привыкнуть к школьной жизни, что было для него непросто, если учи-тывать, что французского языка он еще не знал. Но когда мы пришли за ним в первый его учебный день, его учи-тельница сказала нам, что все прошло прекрасно и что на следующий день он может остаться в школе весь день.

А летом мама увезла с собой Дениса на море, в Ульгат, на берег Ла-Манша. Вернувшись в конце каникул, Денис уже свободно говорил по-французски.

В сентябре он снова пошел в школу, в СР, а на следу-ющий год нам предложили пропустить СЕ1 (2-й класс) и поступить сразу в СЕ2 (3-й класс), чтобы нагнать таким об-разом своих товарищей по СР. Мы, конечно же, опасались, что для Дениса это станет слишком трудным испытанием, но нас убедили, что никогда не будет поздно отступить, если для него этот опыт окажется непосильным. Тут следу-ет объяснить, почему я говорю «нагнать». Когда мы уезжа-ли из России, Денису было почти семь лет и в школу он еще не ходил, так как в то время в России школа начина-лась в семь лет. Таким образом, он отстал от своих фран-цузских сверстников на один школьный год.

Мы не перестаем благодарить начальную школу Бур-ла-Рэн и ее учителей за поддержку и советы, которые они нам давали, как будто речь шла об их собственных детях.

Разумеется, заслуга принадлежит, в первую очередь, Денису, но и Наде, которая все сделала, чтобы позволить Денису наверстать упущенный год и восполнить образо-вавшиеся пробелы.

Как бы то ни было, учеба Дениса прошла без каких бы то ни было серьезных проблем. Он всегда был среди пер-вых учеников своих классов и радовал нас своими успеха-ми. После начальной школы он поступил сначала в кол-леж, а затем к лицей Лаканал в г. Со, после окончания ко-торых он сдал выпускные экзамены на оценку «хорошо».

Настало время выбирать, чем он станет заниматься в дальнейшем. Наш опыт, и Надин и мой, работы с подгото-вительными классами позволил нам посоветовать Денису поступить в подготовительный класс HEC (высшие ком-мерческие школы), с чем он охотно согласился. Он подал свое досье в лицей Генрих IV и благодаря своим более чем достойным школьным результатам он, к нашей великой радости, был туда принят.

Продолжительность учебы в подготовительных клас-сах HEC составляла два года, однако в то время студентам рекомендовалось пройти конкурс уже после первого года, чтобы дать им возможность проверить свои знания. Иног-да, крайне редко, случалось, что студентов принимали пос-ле первой попытки и это считалось большим успехом и для самого студента, и для учебного заведения, в котором он прошел подготовку. Денис сдал около сорока экзаменов в десяток коммерческих школ разного уровня, в том числе и в самые «престижные»: HEC, ESSEC, ESCP, называемые «большими парижскими школами».

Какова же была наша радость, нас и самого Дениса, когда мы узнали, что он был принят в несколько из них, в том числе и в ESSEC (Высшая школа экономических и ком-мерческих наук), одну из тех, в которые он больше всего стремился. Результаты конкурсов были опубликованы в центральных газетах, и мне было очень приятно прини-мать поздравления от моих лицейских коллег.

В течение своей учебы он прошел альтернативную службу в Москве, проработав 16 месяцев во французском банке. Вернувшись из Москвы и закончив учебу в ESSEC, он получил диплом, открывающий ему множество профес-сиональных путей. Проработав для начала несколько лет аудитором, что многому его научило, но не увлекло, он в сентябре 2000 года поступил на работу на фирму Перно-Рикар, где он занимал крупные должности финансового и административного директора, а затем и генерального ди-ректора, сперва в Москве, в Киеве, снова в Москве и нако-нец в Найроби, в Кении, где в зону его ответственности входило стран пятнадцать Восточной Африки. Работа эта его очень увлекала, а статус экспатрианта был связан с немалыми привилегиями, что позволило ему обеспечить се-мье довольно комфортабельную жизнь.

Действительно, 3 июна 2000 года Денис женился на Кристель Фабр, милой и умной девушке, с которой он по-знакомился по случаю одной из своих поездок с друзьями в район Лилля.

Кристель, родившаяся в Марселе 31 июля 1972 года, является дочерью французов, родившихся и проживших большую часть жизни в Алжире, бывшей французской ко-лонии. Вернулись они в метрополию в 1971 году через нес-колько лет после объявления независимости Алжира и по-селились в Марселе, где Кристель и ее сестра Элоди про-вели детство и юность.

Кристель окончила химический факультет универси-тета в Экс-ан-Прованс и проучилась два года в коммерчес-кой школе. В момент знакомства с Денисом она работала инженером на фирме по водоочистке в Лилле.

Денис представил ее нам и при первой же встрече мы поняли, что его выбор был сделан. Помолвка состоялась у нас в Нормандии 17 июля 1999 года, а свадьба через год в Алло, прелестной прованской деревне около Марселя, где и сейчас живут родители Кристель.

К моменту, когда пишутся эти строки, у них четверо чудесных детей: Жульен, родившийся в 2001 году, Мари (2003 г.), Габриель (2005 г.) и Поль (2010 г.).

В 2017 году семья Дениса переехала в Лион. Они купи-ли чудесную квартиру в историческом центре города, а Денис стал владельцем и руководителем большой типогра-фии в пригороде Лиона, насчитывающей около 40 сотру-дников.

Дети наконец-то стали учиться в «настоящей» фран-цузской школе. После стольких лет, когда мы имели возмо-жность видеться с ними два-три раза в год, теперь наши встречи участились, чему мы конечно же очень рады.

Авторы возражают против полного или частичного воспроизведения данного труда, в том числе и в Интернете, без их письменного разрешения. По любым вопросам, связанным с Родословием, обращаться по эл. почте v.ochanine@sfr.fr